Через несколько часов вспомнили и уже сонного его вытащили наверх. Раны ныли, а от неловких движений охранников, как попало тащивших арестанта, боль вернулась. Поль застонал, потом до крови прикусил губу и замолчал.

Мрозовский вальяжно развалился в кресле и пил кофе — время было позднее, хотелось спать, но к утру требовалось решить, что делать с арестантом. Кофе он раздобыл у Гроссмана. Напиток, залитый кипятком, не до конца запарился и вообще был скверным. Крупинки всплывали, забивались меж зубов и во рту ощущался немного прелый привкус. Но это было лучше, чем зевать перед арестантом, которого только что втащили в кабинет и оставили сидеть на стуле напротив.

— Что с ногами?

— Буду жить. Одна пуля прошла сквозь мышцу, а вот вторая, кажется, застряла в бедре.

— А ты прям и доктор, да? — улыбнулся Мрозовский. — Да ладно. Я ж не зверь какой, всё понимаю. Как зовут?

— Кого?!

— Тебя. Документы я видел, но не думаю, что это твоё настоящее имя. Сразу оговорюсь. Ты мне не нужен. За хорошую информацию отпущу в больницу, а там уже сам разберёшься. Понял?

Поль поморщился от боли, посмотрел на Мрозовского и спросил:

— Кофе налей. Я спать хочу.

«А хлопец наглый… Но это ничего, даже хорошо. Если наглый, значит, многого захочет, и мы сможем договориться», — подумал Мрозовский.

— Привези доктора. Сейчас. Пусть посмотрит на рану и нормально перевяжет. Инструменты пусть возьмёт на всякий случай.

Мрозовский хмыкнул, нахмурился и поднялся из-за стола.

— Я сейчас прикажу, чтоб привезли доктора, и кофе тебе сделаю. Но ты же понимаешь, что подвалы у нас невесёлые и за ночь разное случиться может? Это я всё к чему? Подумай, что за услугу ты можешь вернуть взамен на мою доброту.

— Твою доброту? — ухмыльнулся Поль. — В газетах писали, что занимаешься делом о гробокопателях. Далеко накопал? А ещё я знаю, что на твоё жалованье в Ниццу не съездишь. Так что, давай неси свой дерьмовый кофе, пока я не передумал.

Этот хлопец бесил Мрозовского, вызывая такую злобу, какой до него ещё никто не умудрялся вызвать. Но отказать ему сейчас значило лишиться информации и дохода. А последнее маячило на горизонте в виде тугих пачек с банкнотами и чеков с множеством нулей. Интуиция Мрозовского ещё никогда не подводила — на этом арестантике можно хорошо заработать.

Тодор Шумейко почему-то совершенно не удивился, когда на пороге увидел хлопчика, что обычно сидит на козлах в бричке Мрозовского.

— Пан просит вас сейчас приехать, — сказал хлопчик. — Пан просит взять с собой инструмент. Раненый там.

Тодор не стал расспрашивать, где это «там». Он быстро оделся, подхватил саквояж, что всегда стоял наготове, и вышел.

Ночной город замер, как перед грозой. Ни один листочек не шелохнулся на деревьях, воздух, влажный и тяжёлый, стоял неподвижно. Тодор вдохнул поглубже и очень обрадовался, что бричка открытая, в ней немного обдувало и даже ворошило его густую шевелюру.

В Управу Тодора пропустили вместе с хлопчиком, не задавая вопросов. Он поднялся на второй этаж и вошел в кабинет Мрозовского. Поприветствовал и тут же принялся осматривать раненого. Ловко распоров штанины скальпелем, Тодор осмотрел одну ногу, а потом вторую.

— Ранили из пистолета Люгера, калибра 9 мм.

— Парабеллума, — поправил Мрозовский.

— Угу, — спокойно согласился Тодор. — Но разработал этот оружейный шедевр Георг Люгер.

Мрозовский равнодушно пожал плечами и забрал у Поля пустую чашку из-под кофе.

Тодор дал Полю полстакана спирту и кусок деревяшки.

— Зажмёшь как удила.

Стоны прорывались сквозь сжатые зубы. Лицо Поля было белее мела, он раздувал ноздри и тяжело дышал. Пот катился по лбу, стекая на глаза, которые уставились мутным, неотрывным взглядом на Тодора.

Через час Тодор уехал домой, а ещё более бледный Поль рассматривал вынутую из бедра пулю. К счастью, глубоко она не вошла, иначе пришлось бы все процедуры в больнице проводить. Хотя Тодор сказал, что на фронте в любых условиях приходилось, так что…

— Я сейчас кое-что расскажу, — тихо сказал Поль. — Не так много, как тебе бы хотелось, но и не мало, как по мне. — Мрозовский сидел в кресле и лениво листал бумаги, теперь напрягся и стал похож на ищейку, что готова сорваться и нестись по следу. — Зовут меня Пётр Арештович. Мою сестру Ядвигу убил теперь уже покойный Зеленский. Отравил. Те самые гробокопатели, которых ты поймал два месяца назад, осквернили её могилу. Отец мой тебе известен, где его найти — ты тоже знаешь. — «Конечно, — думал Мрозовский, — Кто же не знает, где заседает городская Магистратура. Пан Арештович — фигура в городе известная, да и за его пределами тоже. Влиятельный человек, а тут сынок преступничек. Вот так диссонанс!» — Отец мой не знает обо мне ничего. Мы давно в ссоре, я уехал учиться на военного хирурга, но учёбу бросил. Так что… Но это к делу не относится. Недавно ко мне обратился некий пан Германов с просьбой достать журнал записей одного нотариуса. Нотариус тот тоже причастен к смерти сестры — кому-то так нужен был гранатовый гарнитур, что даже записку состряпали, чтоб похоронить её в нём… Я многое узнал — сестра стала случайной жертвой в череде смертей. Но об этом, думаю, ты уже догадался. — Мрозовский о многом уже догадался. Теперь он ставил на этого хлопца много больше, чем ещё час назад. — Теперь хочу, чтоб меня спустили в подвал — спать хочу. Утром сам смогу идти. Скажешь, что в больницу меня надо, или другое придумай. С меня ещё и денег причитается, но здесь с собой нет. Слово даю, что верну в срок. Через два дня получишь десять тысяч.

Мрозовский от объявленной суммы хрюкнул, кашлянул и подсевшим голосом сказал:

— По рукам. На рассвете тебя мой хлопчик отвезёт, куда скажешь, а сейчас прикажу тебя в подвал отнести.

Мрозовский не то, чтобы не верил людям на слово, но уж очень осторожным он стал с годами. Ведь можно конечно и поверить, но, во-первых, кто сказал, что слово обратно забрать нельзя? Никто. Во-вторых, кто сказал, что не нужно попытаться заработать больше? Мрозовский бы не простил себе, если бы не попытался. А тут такой шанс выдался. Можно сказать, самый шикарный в его глупой жизни шанс. Нельзя упускать, никак нельзя. Орден-то похоже никак не светит, потому что утром придётся отпустить убийцу. Да и что толку от ордена? Осудят убийцу, а Мрозовскому что с того? Не честных граждан убивали, а таких же хладнокровных палачей. Ведь страшно подумать, скольких приговорил к смерти